Ключевые слова: подсознание, коллективный опыт, инстинкты, атавизм, сопротивление, аллегоричность послания.
Комментируя генезис компаративистики, Зоран Константинович делает вывод, что она возникает как следствие необходимости «следить за литературными явлениями и за языковыми границами любой национальной литературы и, таким образом, найти те, более широкие взаимосвязи, на которых основываются эти явления» [1]. Действительно, и даже без существующих оснований для контактологической близости, существует ряд типологических сходств между текстами отдельных южнославянских писателей, что свидетельствует как о духовной близости между отдельными народами на Балканах, так и о сходном этапе исторического и культурного развития. В настоящем тексте мы попытаемся осуществить сопоставительное прочтение двух рассказов «Карачакал» болгарского писателя Георгия Райчева и «Яблан» боснийского писателя Петра Кочича. Основания для поиска типологических гомологий между двумя текстами находим на уровне темы – жестокая половая сила, атавизм и непокорство у двух животных – быков Карачакал и Яблан, за битвами и бунтами которых видно вечное стремление к свободе, к противопоставлению всем сковывающим правилам и цивилизационным ограничениям. Выстраивая свой тезис, мы придерживаемся мнения Пл. Антова, который, комментируя «Анимализм и феноменологию» в книге Мориса Фаделя, делает вывод, что литературный анимализм может быть мысленным «как специфическая мета-сфера метафора усилий человека определить онтологические границы своего собственного мира путем познания радикального «иного», не человеческого, животного как проявление чистой Природы, «оголенной жизни» (Агамбен), «аморального» [2]. Именно как знак, как метафора социальных, человеческих отношений могут интерпретироваться образы Яблана и Карачакала в обоих рассказах – их сущность и поведение определяет стремление к тому, чтобы отбросить чужое рабство (Кочич), стремление к стихийной свободе, к полной независимости, к неподчиняющемуся правилам, индивидуализму (Райчев). Петер Кочич и Георги Райчев идут своими, самобытными дорогами творческого развития; принадлежат к разным, по взглядам, генерациям творцов, относятся к разным направлениям и этапам историко-литературных процессов (лирический реализм у Кочича и межвоенный диаболизм у Райчева), но они оба интересуются стихией человеческой души, терапевтическим преодолением зла, мятежной половой силой и демонами, которые существуют в человеческом сознании. Они оба родились в XIX в., но их творческий дебют связан с ХХ веком. Милитаристические конфликты и время несвободы, страха и трудного выживания, которое провоцирует творческий импульс, также являются общими между ними. Один стоит в начале модернистских процессов в боснийской литературе, а другой попадает в межвоенную полифонию идей в болгарской. «Яблан» является одним из первых рассказов Кочича, но в нем он показывает себя как уже сложившегося беллетриста. «Карачакал» является поздним, постдиаболистическим рассказом, в котором, однако, все еще не оформился интерес к половой силе и нагону. У обоих доминирует желание обыскать и разгадать скрытые уголки человеческой души, прочесть через призму регионального (Кочич) или страшного (Райчев). Их анимализм является условным, так как в образе животного проглядывается граничная и перенапряженная сущность истерзанной человеческой души. И Райчев, и Кочич хорошо знакомы с жизнью в деревне, с заботами, тревогами сельского человека. У обоих в рассказанной истории виден прототип, налицо дискурс воспоминаний.
Георги Райчев (1882-1947) – автор повестей «Маленький мир», «Лина», «Грех» и диаболистического сборника «Рассказы» (1923), является писателем, связанным с провокациями нового, с модернистскими выразительными средствами и поисками в болгарской литературе межвоенного периода. После Первой мировой войны, Болгария находится в политическом и экономическом кризисе. В обществе доминируют предчувствия поражения, краха, национальной безнадежности. Это неминуемо отражается на всех сферах жизни, включая культурную и литературную. Именно национальный трагизм является одной из предпосылок появления новой чувственности, новой поэтики и нового художественного языка. Межвоенный период это время неомифологизма и возвращение к примитивизму. А как рефлексия на, переживший во время войны, ужас от ежедневной встречи со смертью появляются диаболистические рассказы Св. Минкова, Вл. Полянова, Ч. Мутафова и Г. Райчева. Когда разум не может найти никакого логического объяснения апокалиптическому хаосу, то на помощь приходят инфернальные силы, а страх превращается в терапию. Вызывающие страх гротески, необъяснимые переживания и фигуры зла живут в литературе в послевоенное десятилетие, создавая тревожную атмосферу отчужденного и угрожающего мира. Наряду со страшным в его разнообразных формах – неизвестные силы, двойники, реквизиты ужаса, тривиальный, ежедневный кошмар, мысли о самоубийстве и сумасбродстве, в рассказах болгарских диаболистов наблюдается стремление к возможности заглянуть в скрытые уголки истерзанной человеческой души, к анализу подсознательных механизмов, которые руководят человеческими поступками. С именем писателя Г. Райчева связывают процессы углубления психологизма в литературе, проникновение в глубины психики и исследование границ эксцессных ощущений и переживаний. Рассказ «Карачакал», опубликованный в 1930 г. в ном. 5/6 журнала «Златорог», является поздним, постдиаболистическим рассказом, сюжет которого направлен на могучую, потрясающую половую стихию. Образ быка Карачакала – это метафора собственной идентичности, которую трудно сохранить, в лабиринтах страха и фрустрирующих ощущений. Рожденный на хозяйственном дворе сельского богатея хаджи Зафира, Карачакал отмечен знаком «не такой как все»– во-первых, из-за цвета своих глаз («один его глаз черный, а вот другой пестрый»), и, во-вторых, – из-за не нашего, неизвестного имени, которое ему дали («Карачакал — никакое другое имя ему не подходило так хорошо, как это неизвестное турецкое слово.»). Карачакал это подарок деревне от чорбаджии дорогой, любимый подарок. В тот момент, когда надо уйти из настоящего своего дома и знакомого хлева, и войти в мир стада остальных животных, бык проявляет свой индивидуализм он не такой как все и не может быть одним из них. («В ста шагах от других пасся Карачакал, как всегда — один и всегда отдельно. /…/ Он один, он единственный непокорный и непобедимый»). Бороться с человеком, который хочет ограничить его свободу, отстаивать свое я, показать и наложить свою силу – это для Карачакала является смыслом его жизни («В глазах Карачакала блеснуло ядовитое пламя. Он наклонил голову, фыркнул ноздрями и полетел вперед, готовый понести человека на своих рогах. Он не увидел, что произошло: его оглушил сильный удар по ноздрям; он описал круг и чуть было не упал на колени — таким неожиданным и страшным был удар. /…/ На пороге снова стояла в полном молчании зловещая тень пастуха. Карачакал поднялся и покорно воткнул голову в ясли. Такой была его первая тяжелая и одинокая ночь. Он быстро ее забыл, но страх перед пастухом Куно остался у него навсегда.»). В этом рассказе человек является носителем силы и коварства – физически слабее Карачакала, люди могут его подчинить, заковать и заставить подчиняться, только насилием и хитростью.* Постепенно в Карачакале пробуждаются новые, неизвестные ему ощущения – протоэнергия, атавистические и примитивные сильные желания; просыпается темная, но непобедимая половая стихия, зов поколений, генов, рода («Он был как взбунтовавшееся небо — готовый греметь, трещать, превратиться в молнию… Растоптался, порыл землю ногой, выпустил два-три коротких, зловещих звука, понюхал теплую землю и снова поднял вздувшиеся ноздри. В этот раз он услышал и увидел. Он услышал, что где-то далеко по земле к нему неслись тяжелые, глухие удары копыт. Он устремил взгляд вперед. Действительно, где-то вдали, по полю, со стороны соседней деревни, низко над землей неслось что-то черное и круглое. Оно приближалось по прямой линии без дороги, через поля, через луг. Летело невероятно быстро и с каждой минутой увеличивалось. Очень скоро можно было разглядеть тело — тело буйволицы. Наклонив голову низко к земле, собрав две передние и две задние ноги, она мчалась, бешенным галопом и земля под ней гудела.»). Карачакал это не только часть природы, он и есть сама природа. В нем живет сила натуры, дух бунта, зов крови. Чтобы полноценно жить, ему нужно и полноценно бороться, противостоять кому-нибудь, сильному, как и он сам; надо проверять себя в битвах, закалять свое тело и волю в соревновании. Для него, однако, нет достойного противника и он не знает, что делать со своей личной свободой, где сконцентрировать и куда вложить свою энергию. Мелкие пакости и ежедневное соперничество с человеком, заканчиваются наказанием – бык окован, но не сломлен. Его необузданная сила приводит к смерти – вступив в последнюю неравную битву, Карачакал умирает раздавленный поездом. Увлеченный обманной далью неизвестного, новыми вызовами, Карачакал должен умереть, потому что благодаря своей силе он заслужил свою свободу, но свобода означает и ответственность, означает способность творить добро. Карачакал является символом силы, оголенной первичности, примитивной энергии, которые, если не служат добру, приводят к смерти. Отправляясь туда, Карачакал становится аллегорией индивидуализма и свободы, которые выходят за рамки, определенные социумом, и делают невозможным пребывание в нем, в его табуированных реалиях. Неспособность обуздать, контролировать и направлять свою силу, приводит Карачакала к гибели, он стал сам себе врагом. Карачакал это символ молодости, здорового тела, страсти и непокорства. Он идет из глубины времени и несет в себе рождающуюся и в то же время гибельную половую силу. В нем есть нечто пугающее, диаболистическое, но и что-то инстинктивно притягивающее, наверное, расположенное в глубоких уголках нашего сознания – таинственная мечта о полной, анархистской свободе, о переходе тех границ, которые отделяют добро от зла.
Подобен Карачакалу, и образ Яблана, который олицетворяет силу стихи, и является знаком мужества, свободолюбия и непокорности. Но для правильной его интерпретации необходимо поставить его, не только в художественный (кон)текст, но и в eще один – общественно политический, связанный с постоянным интересом и творческими поисками Петра Кочича (1877-1916). О нем сербский литературный историк Й. Деретич говорит: «Вся его литературная деятельность связана с политической борьбой и охвачена ею./…/ В его рассказах сочетают- ся картины тяжелой действительности порабощенного народа и бунтарская мечта, реализм и романтизм. /…/ Глубокая, почти мистическая связь с природой родного края существует во всем творчестве Кочича. В большинстве своих рассказов он изображает борьбу человека со стихией» [4]. Чтобы определить место Кочи- ча в историко литературном процессе, Дере- тич принимает, что южнославянский реализм продолжается полвека (1860-1910) и проходит через несколько периодов – романтический, классический и модернистский реализм, и Кочич относится к последнему типу, так как он не отходит от традиций, но обогащает их и модернизует. Все исследователи творчества Кочича констатируют сильную связь писателя с его родным краем – горная Боснийская Краина. Боснийский человек, переживший османское и австро-венгерское владычество, величественная боснийская природа, боснийская деревня – вот основные объекты художественного воспроизведения. Из-за своего неумения молчать и подчиняться, Кочич проводит два года в тюрьме. Насколько он известен как писатель, настолько и как революционер, бунтовщик. Его слово сохраняет колорит аутентичного говора боснийских окраин. Комментируя его творческую манеру, Йован Скерлич категоричен: «Уже своими первыми рассказами Кочич заявляет о себе, как о писателе молодости, здоровья, жизненной энергии и национальной силы. /…/ Его национализм оформился на широкой национальной основе, он смелый и с бунтарским духом, а его любовь к сельскому человеку не является той сентиментальностью и сочувствием, которую проявляет старая генерация, а сильный и бунтарский дух нового времени» [5]. Кочич являет- ся автором трех сборников рассказов, политико-социальной сатиры «Барсук в суде» и пр. Он не боится показать темный нагон, человеческие страсти, гибельную, испепеляющую и непобедимую стихию любви. И хотя он связан с языком, природой, болью и мечтой определенного региона, писателю удается из местного колорита и архаики сделать обще действительные обобщения о бунтарском духе человека вопреки границам, территориям и эпохам. Рассказ «Јаблан»* впервые опубликован в «Босанска вила», год XVII/1902, ном. 6, как начало цикла рассказов под общим заглавием «С гор и из-под гор» который выходит в том же году как самостоятельная книга. Как и большинство его рассказов и этот связан с темой о судьбе боснийцев, об их борьбе, противостоянии и свободолюбию. Сю- жет и образная система рассказа аллюзируют борьбу боснийских крестьян против австро-венгерского гнета. Рассказ начинается с картины спокойной паши быка Яблана и его пастуха Луе («Каждый вечер, с тех пор как началась жара, где-то до полуночи, Луе выводит на пашу своего Яблана. Он бережет его как зеницу ока. /…/ Любит он своего Яблана, потому что он самый сильный бык во всей округе. Гордость Луе. А на остальных пастухов и их быков смотрит с презрением».) В переводе имя животного означает «тополь» и связывается с устойчивостью, природой, непоколебимостью. В ходе сюжетного действия утверждается его сила и бесстрашие, непобедимость даже тогда, когда встает перед трудными обстоятельствами. В этом рассказе человек является не просто всевластным хозяином животного, а его заботливым хозяином так, как только тогда, когда они работают вместе, они могут противостоять социальным, а как выясняется, и историческим бедам. Центральным событием, вокруг которого построен рассказ, является бой между Ябланом и царским быком Рудоном («Завтра его Яблан будет драться с царским быком. Он давно горит подобным желанием – чтобы Яблан и Рудон встали друг против друга. Умолял князя выполнить его просьбу. И старики его убеждали. /…/ Просьба удовлетворена, ответ князя: разрешаю. Завтра Преображение, кроме того и царский праздник. Завтра перед домом князя померяются силами Яблан и Рудон.»).
Битва между Ябланом и Рудоном является аллегорией постоянной борьбы крестьян против их господ, порабощенных против оккупантов, страждущих против тех, кто причинил страдания… Яблан воплощает непобедимую силу народа, который можно повалить, но не победить, а Рудон является символом ненавистной австровенгерской власти. Битва между ними это битва за право быть свободным, за независимость и за то, чтобы отбросить рабский страх и подчинение. Преображение – христианский праздник Божьей славы, предвестник спасения и избавления, Таворского света, который побеждает неверие и страхи. Не случайно борьба между быками назначена именно на этот светлый праздник. Хотя и трудная, победа Яблана это предвестник будущего спасения от иноземного ярма, воскресение из пепелища истории выстрадавшего, но готового к борьбе, народа. Бой быков трудный и спорный. Кровопролитный. Но конечный результат оправдывает жертвы и обещает избавление униженным и угнетенным («Сердце Луе сжалось, когда он увидел Рудона. Он ему показался страшным и большим, крупнее чем Яблан. /…/ Яблан, старый лукавый красавец, уже упал на колено правой ноги и вдруг проткнул Рудона внизу под шеей. – Помогите, люди, он погубил моего вола! – испуганно крикнул князь. Из шеи Рудона хлынула сильная струя крови. /…/ Яблан стоял на сельской площади и его гордый и сильный рев сотрясал горы, а вершины отвечали ему эхом»). Оказывается, что каким бы страшным ни был враг, бесстрашием, и, если нужно хитростью, его можно победить. Борьба за правду заслуживает жертв, потому что указывает путь к свободе. Борьба между ними кажется неравной, потому что Рудон упитаннее и сильнее, но победа на стороне более упорного. В отличие от Карачакала, у Яблана достойный соперник, который помогает ему обуздать силу своего нагона, канализировать атавистическую энергию, провоцируемую разрушающей и само разрушающей стихией пола.
В обоих рассказах о животном можно думать, как о проекции человеческих поисков, о порыве к свободе и сохранении идентичности. Карачакал является символом силы, которая не знает, что с собой делать а также яркого индивидуализма, который попадает в свой собственный капкан. Сильный и всегда в одиночестве, гордый и независимый, он находит свою смерть в неравной борьбе с машиной – продуктом цивилизации, антиприродным, принадлежащим технократному настоящему, в котором социум культивирует дикое, перемоделирует яркую индивидуальность, подчиняя ее набору коллективных правил, норм и табу. Яблан, со своей стороны, является аллегорическим образом, носителем и выразителем коллективного мышления. В нем отражается стремление народа к свободе и независимости, к преодолению чужого диктата, а также желание победить и преодолеть реальность. Благодаря Яблану «маленький человек» демонстрирует свою силу и заявляет о своем праве на, завоеванное в муках и борьбе, счастье. Типологические аналогии между двумя рассказами различаются и в своих посланиях – бунт имеет смысл тогда, когда соединяется с «доброй идеей»*, когда это утверждает значимые ценности, служит для избавления не только личности, но и общности. И Георги Райчев, и Петер Кочич интересуются чем-то подсознательным, скрытыми двигателями человеческих поступков, осуществляя интересный анализ человека, используя первичное, ощущения, тело, натуралистическое и анималистическое. У обоих о животном можно думать, как об аллегории человеческого, человеческого опыта и эмоций, человеческих фрустраций, страхов, потерь и побед. Вопреки разному национальному контексту, в котором реализованы оба текста, и вопреки различиям в творческом натюреле обоих авторов, «Карачакал» и «Яблан» перекликаются между собой и то, о чем они разговаривают, а именно что в «жестокой красоте» и в суровой вечности природы может быть спрятан ключ к человеческому самопознанию.
Список использованных источников
1. Константинович З. Возможности компаративистики // Язык и литература. 2002. № 2. С. 3.
2. Антов П. Анимализм и феноменология [Электронный ресурс] // Электронный журнал LiterNet. 02.11.2011. № 11.URL: http://liternet.bg/publish11/p_antov/animalizym.htm (дата обращения: 20.01.2015).
3. Попович Н.Д. Социально-философская критика нон-антропоцентризма // Перспективы науки и образования. 2014. № 1. С. 13-18.
4. Деретић Ј. Историје српске књижевности. Белград, 1996. 217-218 с.
5. Скерлић Ј. Историја нове српске књижевности. Просвещение: Белград. 1967. 461 с.
6. Кочић П.Одабрана дела. Рад: Белград. 1973. 19-25 с.
7. Зинченко В.В. Модель «нового гуманизма» в ценностной системе и принципах современной социальной философии образования антропоцентризма // Перспективы науки и образования. 2014. №1. С. 9-11.